Корпускулярная теория [Теория частиц] - Эдвард Брайант
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Мистер Ричмонд? — сказала улыбающаяся сестра. Я прошел за ней в кабинет. — Доктор сейчас будет.
Она тихо исчезла, а я прислонился к столу. Через две минуты дверь отворилась.
— Как дела? — спросил мой доктор. — Давно не виделись.
— Не могу пожаловаться. — Я обратился к привычному медицинскому ритуалу. — Никакого гриппа.
Аманда посмотрела на меня терпеливым взглядом.
— Ты не нытик, не нуждаешься больше в снотворном или в постоянном подбадривании. Так в чем дело?
Я беспомощно развел руками.
— Николас! — В ее голосе явственно прозвучали раздраженные нотки: давай говори, мне некогда.
— Ради бога, не уподобляйся моей незамужней тетушке.
— Хорошо, Ник. Что стряслось?
— Болезненное мочеиспускание.
Она что-то записала. Не поднимая головы.
— Подробнее.
— Натуживание.
— Давно началось?
— Месяцев шесть-семь. Постепенно.
— Что ты еще заметил?
— Учащенность.
— Это все?
— Ну… — промолвил я, — выделения.
Она стала перечислять механическим тоном:
— Боль, жжение, нетерпение, изменение мочи? Консистенция, цвет, сила струи?
— Что?
— Темнее, светлее, помутнения, выделения с кровью, лихорадка, ночное потение?
Я отвечал кивками или односложным мычанием.
— Н-да. — Она еще что-то записала и отложила мою медицинскую карту. — Так, Ник, раздевайся и ложись на стол. На живот.
— О-ох, — вздохнул я.
Аманда натянула резиновую перчатку.
— Думаешь, мне это доставляет удовольствие?
Когда все осталось позади и я, поморщившись, неуклюже прислонился к краю стола, я спросил:
— Ну?
Аманда что-то черкнула на листе бумаги.
— Я направляю тебя к урологу. Тут буквально в паре кварталов.
— Давай выкладывай, — потребовал я. — А не то пойду в библиотеку и проверю симптомы по энциклопедии.
Она ответила мне прямым взглядом голубых глаз.
— Я хочу, чтобы препятствие обследовал специалист.
— Ты что-то нашла своим пальцем?
— Грубо, Николас. — Аманда чуть улыбнулась. — Твоя простата тверда… как каменная. Причины возможны разные.
— То, что Джон Уэйн называл Большим Р?
— Рак простаты у мужчин твоего возраста встречается сравнительно редко. — Она заглянула в мою карту. — Пятьдесят лет.
— Пятьдесят один, — поправил я, тщетно пытаясь изменить тон. — Ты забыла поздравить меня с днем рождения.
— Но он не исключен. — Аманда встала. — Когда будут готовы результаты, приходи.
Как всегда, провожая, она похлопала меня по плечу. Но сейчас ее пальцы были слегка напряжены.
Перед моими глазами стояли покрытые травой холмики и мраморные плиты, и, выходя из кабинета, я ни на что не обращал внимания.
— Ник? — Мягкий оклахомский акцент.
Я обернулся, опустил взгляд, увидел взъерошенные волосы. Джеки Дентон, юное дарование из обсерватории Гэмов-Пик, держала на коленях захватанный номер «Научного обозрения». Она чихнула в платок.
— Не подходи. Я дико простужена. Ты тоже?
Я неопределенно развел руками.
— Уколы.
— Да… — Она снова чихнула. — Как раз собиралась тебе сегодня позвонить — позже, с работы. Видел картинку ночью?
Наверное, по моему лицу все было ясно.
— Тоже мне научно-популярный писатель, — едко заметила она. — Ригель превратился в сверхновую!
— В сверхновую, — глупо повторил я.
— Представляешь, бух! — Джеки проиллюстрировала свои слова руками, и журнал упал с ее колен на пол. — Но ты не расстраивайся, он будет торчать в небе еще пару недель — величайшее космическое представление.
Я потряс головой, приходя в себя.
— Впервые в нашей галактике за… сколько? Триста пятьдесят лет? Жаль, что ты мне не позвонила.
— Немножко больше. Звезда Кеплера наблюдалась в 1604-м. А насчет звонка — прости. Мы были чуть-чуть заняты, понимаешь?
— Могу себе представить. Когда это случилось?
Она нагнулась за журналом.
— Ровно в полночь. Мистика! Как раз закончилась моя смена. — Джеки улыбнулась. — Нет ничего лучше катаклизма, чтобы забыть о насморке. Сегодня Крис никого не отпускает — вот почему мне пришлось идти в поликлинику.
Кришнамурти был директором обсерватории Гэмов.
— Ты скоро вернешься?
Она кивнула.
— Скажи Крису, что я подъеду. Мне нужен материал.
— Непременно.
К нам подошла медсестра.
— Мисс Дентон?
— Ох. — Джеки кивнула и решительно высморкалась. Высвободившись из объятий глубокого кресла, она сказала: — Как это ты не читал про Ригель в газетах? На первой полосе во всех утренних выпусках.
— Я не читаю газет.
— А радио? Телевидение?
— Телевизор я не смотрю, а в моей машине нет приемника.
Уже почти скрывшись в коридоре, она бросила:
— Этот твой деревенский домик действительно, должно быть, в дикой глуши.
* * *
С карниза гаража стекают ледяные капли. Если небо меня не обманывает, то до следующего снегопада еще не скоро.
Закат приходит рано в мой домик высоко в горах; тени вползают во двор и высасывают тепло с моей кожи. Когда-то вершины казались мне добрыми чуткими гигантами.
Что это? Вроде вспышка… Впрочем, нет, всего лишь секундное отражение заката в стеклах. Дом остается темным и молчаливым. Поэтессы из Сиэтла нет уже три месяца. Мой холод — ее тепло. Я думал, что она согреет меня, но ее общество только студило. На прощание она оставила мне в пустом доме сонет о трескучем морозе.
Последние мои одиннадцать лет нельзя назвать холостяцкими. Но порой… Энтропия в конце концов поглощает любую кинетическую энергию.
Потом я посмотрел на мерцающий восток и увидел восходящий Ригель. Луна еще не появилась, и самым ярким небесным объектом была взорвавшаяся звезда. Она пригвоздила меня к месту ослепительными огнями идущего на посадку самолета. Струящийся свет покинул сверхновую пятьсот лет назад (надо включить эту деталь в неизбежную статью; наглядные иллюстрации межзвездных расстояний неизменно поражают читателя).
Сегодня ночью под недобрым взором раскаленного ока погибающего Ригеля… да, меня охватил трепет. Я еще подумал — знаю, это маловероятно, — есть ли у Ригеля планеты. Успели ли рассыпаться горные хребты и испариться океаны? Я подумал — смотрели ли пять столетий назад растерянные обитатели, как звездный огонь пожирает небеса? Было ли у них время возопить о несправедливости? В нашей галактике сто миллиардов звезд; по оценке лишь три звезды в тысячу лет переходят в сверхновые. Неплохие шансы. Ригель проиграл.
Почти загипнотизированный, я смотрел, пока меня не пробудил резкий порыв зародившегося во тьме ветра. Пальцы онемели от холода. Входя в дом, я последний раз взглянул на небо. Поражающий Ригель — да; но мое внимание приковал другой феномен на севере. Точка света вспыхнула ярче окружающих звезд. Сперва я решил, что это проходящий самолет, но ее положение оставалось постоянным. Не желая верить, зная вероятность такого события, я вынужден был признаться себе, что это сверхновая.
Я немало чего повидал за пять десятилетий. И все же, глядя на небо, я почувствовал себя испуганным дикарем, дрожащим в звериных шкурах. И зубы мои стучали не только от холода. Я хотел спрятаться от вселенной. Дверь в дом
